В чём суть принципа бритвы Оккама и стоит ли применять его в жизни

Что такое Бритва Оккама?

Постулат, о котором идет речь, выражается в словах «Не плоди сущностей»

, или
«Не следует умножать (множить) новые сущности без необходимости»
.
Более современные версии звучат так: «Если у вас имеются два одинаково эффективных способа решения задачи, выберите самый простой»
, или
«Самое простое объяснение, вероятнее всего, будет более точным, чем сложное»
.

Иными словами, простейшее объяснение предпочтительнее, чем мудреное. В любой непонятной ситуации прежде всего следует остановиться на простых вариантах решения, а более сложные действия – отвергнуть (хотя бы пока не опробованы более легкие), «отсечь» условной бритвой. Вернемся к нашему примеру с оператором: спрашивая у вас о перезагрузке оборудования, он выбирает самый простой путь. А если перезагрузка не помогает, начнет перебирать и отсекать другие варианты – от простого к сложному.

Важно: бритва Оккама – не утверждение, а т. н. максима. Сама по себе она ничего не доказывает и не опровергает, а лишь служит инструментом для подтверждения и оспаривания

.

Этот философский постулат базируется на двух принципах:

• Принцип экономии
  , согласно которому лучше сделать что-либо с меньшими усилиями, чем прикладывать больше стараний.
• Принцип множественности
  – если можно обойтись малым количеством действий, так и следует поступить.

Наглядные примеры

Альберт Эйнштейн перефразировал принцип «бритвы Оккама». Он призывал упрощать, пока есть такая возможность. Существует и более современная версия: самым точным является сообщение минимальной длины.

Приведем примеры действия «бритвы Оккама». У мыслителя Платона спросили, кто такой человек. Ответ был более, чем интересным: человек – это животное с двумя ногами, но без перьев. Диоген после такого объяснения принес в Академию ощипанного петуха. Он заявил, что это — человек, о котором упоминал Платон. Последний исправил свое описание, добавив лишь одну фразу: «С плоскими ногтями».

Еще один пример «бритвы Оккама» в действии показал математик Лаплас. Наполеон заинтересовался, почему Ланграж (известный французский ученый) не упоминает в трудах часто используемое в разговоре слово «Бог». Лаплас сказал: «Это потому, что я в этой гипотезе не нуждался».

История появления

Рассматриваемая максима связана с монахом и философом Уильямом Оккамским

(то есть из деревни Оккама), который писал в своих работах: «То, что можно сделать, основываясь на меньшем количестве предположений, не следует делать, исходя из большего количества предположений». Но на самом деле эта идея была открыта не им, он лишь переформулировал изречение, которым пользовался еще
Аристотель в IV веке до н. э.
Название методики произошло от имени небольшой английской деревни в графстве Суррей.

Официально бритва Оккама появилась позже, причем священнослужитель не подозревал, что методике присвоят его имя. Бритва в названии упомянута как инструмент для отсечения лишних сущностей. Под последними понимались любые теории/факты/предположения, не имеющие эмпирического подтверждения

, то есть доказательства, полученные в результате экспериментов, наблюдений или других действий, которые можно зафиксировать с помощью органов чувств.

Метод иногда называют лезвием Оккама, а кроме того – Принципом бережливости или Законом экономии.

Интересно, что сам Оккам с помощью «бритвы» хотел доказать существование бога. Он писал, что «ничего не должно существовать без объяснения причины, если только оно не является самоочевидным или доказанным страницами Священного Писания». Оккам считал, что объяснение не имеет силы, если не доказано опытом, Библией или противоречит здравому смыслу. При этом он был уверен, что существование Бога неоспоримо, потому что религия основывается на вере, а не на доказательствах, и в этом вопросе не полагался на науку.

Интересные данные

Существует несколько интерпретаций и формулировок правила «бритвы Оккама»:

1. Филотеус Бенер: «Без необходимости не следует утверждать многое».
2. Дунс Скот: «Сущности не следует множить без необходимости».
3. Иоганн Клауберг: «То, что можно объяснить посредством меньшего, не следует выражать посредством большего».

Сам же Уильям Оккам этой теорией попытался доказать, что Бог существует. Он считал, что множественность при объяснениях не понадобится. Если что-то объясняется несколькими аргументами и доказательствами, то ему легко дать объяснение и одним аргументом.

Как пользоваться методом

Можно ли использовать философскую презумпцию в реалиях современной жизни? Да, в качестве инструмента для принятия решений и выбора алгоритма действий

.
Если вы не знаете, как поступить и что выбрать, лезвие Оккама способно подсказать, в каком направлении двигаться – хотя бы начале вашего пути.
Также этот принцип можно использовать, чтобы построить некую теорию или объяснение в отсутствие доказательств. Пока у вас нет проверенных фактов, за правду можно принять самое простое решение, описывающее происходящее. При этом подразумевается, что данную условную теорию необходимо изменять соответственно появляющимся доказательствам.

[править] Обоснования

[править] Эстетическое

До 20-го века было широко распространено мнение, что природа проста и что более простые гипотезы о природе, таким образом, с большей вероятностью будут верны. Это понятие было глубоко укоренено в эстетической ценности, которую простота имеет для человеческого мышления, и обоснования, представленные для этого, часто основывались на теологии. Фома Аквинский привел этот аргумент в 13 веке, написав: «Если что-то может быть сделано адекватно с помощью одного, излишне делать это с помощью нескольких, поскольку мы видим, что природа не использует два инструмента, [если] достаточно одного»[23].

Начиная с 20 века, эпистемологические обоснования, основанные на индукции, логике, прагматизме и особенно теории вероятностей, стали более популярными среди философов.[9]

[править] Эмпирическое

Бритва Оккама получила сильную эмпирическую поддержку, помогая прийти к лучшим теориям.

В связанной концепции переобучения чрезмерно сложные модели подвержены статистическому шуму (проблема, также известная как компромисс смещения и дисперсии), тогда как более простые модели могут лучше отражать основную структуру и, таким образом, могут иметь лучшую прогнозирующую способность. Однако часто бывает трудно определить, какая часть данных является шумом.

[править] Математическое

Одно из оправданий бритвы Оккама — прямой результат основной теории вероятностей. По определению, все предположения создают возможность ошибки; если предположение не повышает точность теории, его единственный эффект — увеличение вероятности того, что теория в целом неверна.

Были и другие попытки вывести бритву Оккама из теории вероятностей, в том числе заметные попытки, предпринятые Гарольдом Джеффрисом и Э. Т. Джейнсом. Вероятностная (байесовская) основа бритвы Оккама разработана Дэвидом Дж. К. Маккеем в главе 28 его книги «Теория информации, вывод и алгоритмы обучения»[24], где он подчеркивает, что не требуется предварительного предубеждения в пользу более простых моделей.

Уильям Х. Джефферис и Джеймс О. Бергер (1991) обобщают и количественно определяют концепцию «предположений» исходной формулировки как степень, в которой предложение излишне приспосабливается к возможным наблюдаемым данным[25]. Они заявляют: «Гипотеза с меньшим количеством регулируемых параметров автоматически будет иметь повышенную апостериорную вероятность из-за того, что ее прогнозы точны».[25] Использование слова «резкость» здесь не только ссылка на идею бритвы, но также указывает на то, что такие прогнозы более точны, чем конкурирующие прогнозы. Модель, которую они предлагают, уравновешивает точность предсказаний теории и их резкость, предпочитая теории, которые делают точные предсказания, а не теории, учитывающие широкий спектр других возможных результатов. Это, опять же, отражает математическую взаимосвязь между ключевыми понятиями байесовского вывода (а именно предельной вероятностью, условной вероятностью и апостериорной вероятностью).

Как применять лезвие Оккама на практике?

Несмотря на то что лезвие Оккама – философский, теоретический постулат, он находит применение и в обычной жизни.

Выбирать наиболее простое объяснение, решение, алгоритм действий

Представим ситуацию, в которой одно и то же явление можно объяснить:

• с помощью трех сущностей (фактов, явлений, терминов, правил);
• с помощью четырех сущностей.

Если оба вышеуказанных решения приводят (или потенциально могут привести в результате ваших действий) к одному и тому же результату, следует выбрать первое.

Пример

Предположим, что у вас барахлит сетевой кабель. Внешней он целый, нигде не пережимался и перерубался, поэтому скорее всего проблема в месте соединения: или с компьютером, или с роутером. При этом роутер в зоне досягаемости (одна сущность – взять и проверить), а чтобы проверить соединение с системным блоком, необходимо отодвинуть тумбочку, залезть под стол, распутать клубок проводов, в неудобной позе найти нужное соединение… (много сущностей). Логично, что в такой ситуации стоит сначала проверить соединение с роутером.

Выбирать наиболее простое и логичное объяснение

В первую очередь необходимо исключить слишком сложные варианты

, требующие нагромождения сущностей. Также убираются предположения, которые
нельзя подтвердить эмпирическим путем
: наблюдением, измерением и пр. Иными словами, здесь отсекаться должно все, что не воспринимается органами чувств, или представляет собой слишком сложное объяснение имеющихся фактов.

Пример

Допустим, мы задались вопросом, почему ночью становится темно. Мы объясняем это тем, что Земля вращается вокруг Солнца, и когда одна из ее сторон поворачивается к светилу, другая погружается в темноту, поэтому наступает ночь.

Но можно предположить более интересный вариант: раз в сутки гигантский дракон, живущий на небесах, ворует Солнце и прячет его в мешок, а через несколько часов рептилии становится жарко, и она отпускает гигантский огненный шар обратно. Но через некоторое время она снова пробует украсть солнце, и так по кругу.

Если исходить из философии Оккама, последнюю идею следует отсечь, потому что она является ничем иным как нагромождением сущностей. У нас уже есть более простое объяснение, основанное на многолетнем наблюдении ученых за небесными телами. Именно оно и является верным.

Кроме того, мы исключаем сущности, которые не воспринимаются органами чувств, а дракона с мешком никто никогда не видел.

Бритва Оккама и «щетина Эпштейна». Аксиоматика человеческого опыта

Обоюдоострая бритва Оккама

«Бритва Оккама» — известный принцип экономии мышления, который формулируется так: «Сущности не следует умножать сверх необходимости».[1] Если какое-либо явление можно объяснить одной или несколькими причинами, то следует предпочесть самое простое объяснение. Сведение многого к одному, сложного к простому – вот самый надежный путь к истине. На этом основании, например, Лаплас на вопрос Наполеона, почему в его системе мира ни разу не упомянут Бог, ответил, что он не нуждается в этой гипотезе. «Бог» – та «излишняя» сущность, которая не требуется для объяснения физических или астрономических явлений, выводимых из естественных причин.

Но полезно вспомнить, что для самого английского философа Уильяма Оккама (1285-1347) и других средневековых мыслителей «бритва» как раз служила инструментом «отрезания» всех других сущностей, кроме Бога. Зачем нужны специфические причины для объяснения тех или иных явлений, если все они могут быть выведены из воли и промысла Бога? Единственной необходимой первосущностью и был Бог, a все остальное в мироздании полностью производно от нее. И если впоследствии, с развитием эмпирической науки, принцип «экономии мышления» стал обращаться против сверхъестественных сущностей, то не следует ли критически отнестись к самому этому принципу? Ведь «бритва» Оккама — обоюдоострая и при объяснении мира может отрезать и объявлять излишним как Бога, так и всё, кроме Бога.

Уильям Оккам, английский философ, францискианский монах (1285-1347)

На разных этапах развития науки бритва Оккама, выпрямляя логику доказательства, в то же время вела к редукционизму. Например, велик соблазн свести биологические явления к физическим и химическим, т.е. сократить «живое» как самостоятельную сущность, редуцировать организм к тем же законам, что управляют неорганической природой.

В «Критике чистого разума» Иммануил Кант скептически отзывается о презумпции сокращения сущностей до единого: «Тем самым утверждается, что сама природа вещей дает материал для достигаемого разумом единства… Хотя это единство есть только идея, его всегда искали столь ревностно, что есть больше оснований сдерживать эту страсть, чем поощрять ее».[2] Сам Кант утверждает: «Entium varietates non temere esse minuendas». («Многообразие сущностей не следует опрометчиво сокращать», или «Различие между сущностями не следует необдуманно уменьшать»). Кант выступает за принцип потенциально бесконечной спецификации, т.е. перехода от родов к видам и далее подвидам и все более мелким разрядам явлений. «Познание явлений в их полном определении… требует безостановочно продолжающейся спецификации наших понятий и продвижения к все еще остающимся различиям, от которых видовое понятие и еще в большей мере родовое понятие отвлекаются».

Однако кантовская критика Оккамовой бритвы мне представляется ограниченной. Предлагая последовательную спецификацию явлений, Кант не настаивает на ее необратимом характере. Если свести все соли к двум видам, кислым и щелочным (его собственный пример), то позволительно ли сущность кислого и щелочного свести обратно к общей сущности соли? Или «кислость » и «щелочность» суть самостоятельные, хотя и соотносимые сущности? Иными словами, сокращает ли их бритва Оккама, приводя к единосущию соли или даже к единосущию соли и земли, а дальше — к единосущию всей физической материи? Очевидно, что Кант не одобряет подобной редукции, но и решительных доводов против генерализации не приводит, лишь предлагая дополнять ее спецификацией.

Мне представляется, что между сущностями разных уровней: рода, видов, подвидов и т.д. — нет полной сводимости ни в ту, ни в другую сторону. Общее несводимо к своим разновидностям, а разновидности — к общему. Индивиды несводимы к универсалиям, а универсалии — к индивидам. После выхода моей книги «Философия возможного» (2001), где выдвинут этот принцип взаимной несводимости[3], он получил название «щетины Эпштейна» — как образная антитеза «бритве Оккама», как утверждение многосущности бытия. Принцип гласит: «сущности можно умножать по мере необходимости». Не сверх, но по мере. Но чем определяется эта мера?

Оккамово число. Код и тексты.

Обычно считается, что сущностей должно быть намного меньше, чем явлений, поскольку в этом и состоит необходимость познания — объяснения одного другим. Но возьмем такой наглядный предмет, как яблоко, — есть ли у него своя особая сущность, которая присутствует в огромном множестве предметов, именуемых «яблоками», и выделяет их в более общей категории «фрукты»? По мысли Сета Ллойда, профессора механики Массачусеттского технологического института и научного руководителя Исследовательской лаборатории электроники, информационная насыщенность яблока чрезвычайно велика. «Вселенная, в сущности, является гигантским компьютером, в котором каждый атом и каждая элементарная частица содержат биты информации… <…> Битов в яблоке всего в несколько раз больше, чем атомов, – несколько миллионов миллиардов миллиардов нулей и единиц». [4] В свете современной теории информации трудно говорить о том, что некий индивидуальный объект можно без остатка свести к некоей «родовой» сущности, например, яблоко — к общей сущности плодов. В конце концов, каждая вещь вполне объяснима только из нее самой и в этом смысле представляет собой особую, ни к чему несводимую сущность. Ошибочность редукционизма особенно наглядна сейчас, когда явления открываются нам во всей своей информационной сложности.

Принцип экономии мышления гласит: простое и краткое описание следует предпочесть длинному и сложному. Но можно ли описать яблоко, как единицу человеческого опыта, проще и короче, чем словом «яблоко»?

Введем условно такой параметр: Оккамово число — число универсалий, деленное на число индивидов (реалий), которые ими описываются. Чем меньше Оккамово число, тем меньше сущностей, необходимых для объяснения вещей, и тем экономнее язык их описания.

На языке теории информации Оккамово число – это соотношение знаков кода и длины описания. Обычно, чем больше знаков в коде, тем короче описание, и наоборот, чем проще код, тем сложнее описание тех же самых вещей. Например, если в коде есть только общие понятия, типа «растения», «животные», то описание яблока становится очень длинным, поскольку приходится вводить все характеристики, отличающие его не только от других плодов, но и от других явлений растительного царства. Если же свести описание к минимуму, например, к понятию «яблока», то, наоборот, код станет очень длинным, включая названия всех растений, плодов…

Вопрос в том, на каком уровне лучше экономить, т.е. уменьшать Оккамово число: на уровне кода или дескрипций? Есть разные подходы. Я предпочитаю увеличивать словарь (код), чтобы уменьшать длину описания. Но тогда возрастает число терминов и их дефиниций в словаре. Что выгоднее, «оккамнее»: минимализация или максимализация словаря и соответственно максимализация или минимизация текстов?

Словарь (код) – лишь один из множества текстов, на которых описывается многообразие мировых явлений, в том числе «яблок». Текстов-дескрипций — огромное множество, а метатекст, код, словарь, на основе которого производится все это множество описаний, — только один. Поэтому в принципе выгоднее, экономнее увеличивать длину этого мета-текста, словаря, т.е. до разумного предела множить число сущностей, что позволяет сократить огромное число текстов, повторяющих те же дефиниции при описании тех же объектов. Бритва Оккама — это принцип не экономии, а напротив, расточительства, поскольку, утверждая лишь одну сущность (Бога, материю или какую-либо другую), она предполагает бесконечно длинные описания конкретных явлений. Поэтому для мышления выгоднее увеличивать число знаков кода, попутно снижая длину множества текстов. Например, введя в код понятие «яблоко», мы с его помощью описываем множество яблок, экономя на определении этого термина внутри каждого текста. Так с целью упрощения текстов усложняется код.

Но до разумного предела. Чем же он определяется? Я полагаю, что объемом естественного языка — во всяком случае, для философии и вообще гуманитарных наук. Естественный язык, во всей совокупности своих знаков (слов, понятий), выработанных естественным разумом человечества, — это и есть разумный предел того словаря (кода), которым может оперировать гуманистика.[5] Не больше, но и не меньше. Не обязательно расширять этот словарь введением десятков тысяч специальных терминов, скажем, из ботаники или астрономии. Но и не следует сокращать этот словарь до самых общих категорий, таких, как «материя», «идея», «форма», «единство», «противоречие»… Слово «яблоко» вполне легитимно входит в философский код, в разряд сущностей, которыми оперируют гуманитарные науки, поскольку само человечество в коллективном акте мышления выделило этот предмет и наделило его особым знаком в языке.[6]

Можно также представить подвижную шкалу, на которой Оккамово число меняется в зависимости от избранной рамки объяснения (фрейма): то заостряется бритва, то отращивается щетина. Можно избирательно «выстригать», сущностно сокращать определенные области бытия, например, те, что изучаются физикой; а другие предоставлять плюралистическому росту, например, те, что рассматриваются гуманитарными науками. Если продолжить метафору «бритва Оккама», то позволительно говорить о философии как о «парикмахерском» искусстве. Разные «прически» — разные модели мироздания: от «стрижки наголо» до «буйных кудрей». Одна из задач философии — исследовать применимость подвижной Оккамовой шкалы к разным областям бытия и дискурсивным стратегиям.

Редукция и эмерджентность.

Сказанное выше o бритве Оккама имеет прямое отношение к центральным философским вопросам современности. Какова природа первичной реальности и годится ли естественный язык для ее описания?

С прогрессом биохимии и нейропсихологии за последние десятилетия усилилась уже доминирующая с середины 19-го века тенденция объяснять душевные состояния человека воздействием химических веществ. Нобелевский лауреат биохимик Фрэнсис Крик, сооткрыватель (с Дж. Уотсоном) двойной спирали ДНК, так начал свою книгу «Поразительная гипотеза: Научный поиск души»: «Поразительная Гипотеза состоит в том, что “Вы”, ваши радости и печали, ваша память и устремления, ваше чувство собственной личности и свободной воли, – все это фактически не более чем способ действия обширного собрания нервных клеток и их ассоциированных молекул. Как сказала бы Алиса у Льюиса Кэррола, “Вы не что иное, как пачка нейронов”»[7].

Иными словами, вся этика и психология, все, что мы называем душой и духом, гармонией и гением, отрезается от реальности бритвой Оккама и выступает лишь как эманация нейронов, субъективное переживание химической и физической реальности. Ф. Крик противопоставляет свою научную теорию души как «пачки нейронов» и даже «электронных проводящих путей» религиозному и психологическому ее пониманию. Книга завершается критикой строки из Псалмов: «Славлю Тебя, потому что я дивно устроен» (Пс. 138:14) – биохимик полагает, что псалмопевец «имел только косвенный взгляд на тонкую и изощренную природу нашего молекулярного устройства».

Френсис Коллинз (FrancisCollins) — американский генетик, ставший известным как руководитель проекта по расшифровке человеческого генома, но при этом открыто исповедующий свои религиозные взгляды, — так ответил на вопросы журналиста Джона Хоргана:

«Хорган: Что вы думаете о нейротеологии, которая пытается идентифицировать нейронную основу религиозных переживаний?

Коллинз: Я думаю, что это увлекательно, но не особенно удивительно. Мы, люди, состоим из плоти и крови. Поэтому меня не обеспокоило бы, если бы при переживании какого-то мистического опыта обнаружилось, что моя височная доля была возбуждена. Это не означает, что подлинноe духовноe здесь отсутствует. Те, кто подходит к этому вопросу с презумпцией, что нет ничего вне естественного мира, посмотрят на эти данные и скажут: «Ну вот, видите?» А те, кто считает людей духовными созданиями, скажут: «Круто! У этого мистического опыта есть корреляция в природе! Разве не так?!»[8]

Это одна линия аргумента: если у психических состояний есть мозговые, физические корреляты, то это означает, что у физических процессов могут быть какие-то неизвестные нам психические предпосылки — точнее, известные, но лишь по нашему внутреннему опыту.

Возможна и другая линия аргументации. «Души нет», есть только нейроны. Ну а плоть есть? Если рассматривать плоть в электронный микроскоп, добираясь до отдельных молекул и атомов, то ничего осязаемо-плотского вообще в природе не обнаружится. Есть только частицы, волны, кванты, вероятности, импульсы, в которых не остается ничего, порождающего желание, любовь, восхищение. «Плотское» – это свойство определенных молекулярно-клеточных скоплений взаимодействовать с другими молекулярно-клеточными скоплениями на определенном уровне их физико-биологической организации. «Плоть» – условное словесное допущение, которым мы обмениваемся, чтобы понимать и чувствовать друг друга, ибо оно соответствует нашему опыту живых существ, наделенных особым полем восприятия. В этом человеческом диапазоне и образуются понятия «плоти» и «души»; здесь они такая же реальность, как молекулы и атомы в поле наблюдения микроскопа или синхрофазотрона.

Понятие эмерджентности, введенное в философию в 1875 г. Дж. Г. Льюисом в книге «Проблемы жизни и духа» и далее развитое в философии процесса у А. Н. Уайтхеда и С. Александера, представляется самым радикальным вызовом редукционизму и вообще «бритвенному» мышлению. Приведу суждение известного американского теоретического физика Гаррета Лиси, автора «Исключительно простой теории всего», о том, что верхние уровни бытия человека несводимы к физическим и химическим элементам природы, даже если возникли из них посредством самоорганизации. Английский термин «emergence», весьма значимый в философии и науке, означает возникновение новых свойств при переходе с одного на другой уровень бытия.

«Мы знаем, что волшебство жизни происходит от возникновения новых свойств (emergence). Только невероятно большое количество взаимодействий делает эту магию возможной. Описывать романтическую любовь как одновременный взаимный укол и вливание окситоцина — значит вульгаризировать согласованный танец огромного числа молекул, которых больше, чем звезд в наблюдаемой вселенной. Числа находятся за пределами астрономических. В каждой клетке человека содержится около 100 триллионов атомов, и около 100 триллионов клеток — в каждом человеке. Число возможных взаимодействий экспоненциально возрастает с числом атомов. Именно эмержентные (emergent) качества этого огромного космоса взаимодействующих сущностей делают нас тем, кто мы есть.<…> Таковы триумф и трагедия нашего самого древнего и мощного метода науки: анализа — понимания вещи как суммы ее частей и их действий. Мы изучили и извлекли пользу из этого метода, но мы также узнали его пределы. Когда количество частей становится огромным, например, у атомов, составляющих человека, анализ практически бесполезен для понимания системы, даже если система возникает (emerge) из своих частей и их взаимодействий. Мы можем эффективнее понимать сущность, используя принципы, выведенные из экспериментов на уровне ее собственного или ближайшего масштаба, на ее собственном уровне».[9]

Эмерджентность — это возникновение новых сущностей, несводимых к тому, из чего они возникли.[10] Это означает, в частности, что феномен любви более точно описывается не с нижних уровней — физических, химических, клеточных, нейронных — а в ряду феноменов того же уровня: нежность, вдохновение, желание, соблазн, ревность… Или даже в контексте более высокого уровня эмерджентности: платоническая любовь, Афродита Урания, любовь человека к Богу и Бога к человеку…

Человеческая реальность и естественный язык

Как известно, даже свойство такого простейшего химического соединения, как вода, не определяются свойствами входящих в него молекул водорода и кислорода. Тем более душевные состояния, не фиксируемые приборами, но воспринимаемые во внутреннем опыте человека, несводимы к химическим веществам: фенилэтиленамину, окситоцину и пр., — наблюдение за которыми в микроскоп или описание которых формулами их молекулярного состава не имеет ни малейшего сходства с той любовью, которую мы переживаем. Конечно, в результате обработки данных о триллионах химических взаимодействий, возможно, и удастся составить информационную карту некоего мгновенного всплеска эмоций у любящего. Но одно слово «любовь», знак естественного языка, дает гораздо более краткое и точное обозначение этого феномена, чем петабайты цифровой информации. Преимущество естественного, «аналогового» языка не только в его краткости по сравнению с триллионными рядами цифр, но и в том, что он уникально точен при обозначении тех состояний, которые переживаются субъектом и мгновенно узнаются им как свои, как первичные аксиомы опыта.

Ни о душе, ни о плоти нельзя говорить точнее, чем говорит наш человеческий язык, поскольку для языка химических или математических формул их просто не существуют. Точно так же лицо человека исчезает, если рассматривать его в микроскоп. Видны крупные поры, шелушинки кожи, потом, при резком увеличении, какие-то орнаменты, структура тканей, а дальше клетки, молекулы, атомы… Но лица уже нет. Как же мы способны воспринимать человеческую личность, ее красоту, обаяние, если даже лицо – только иллюзия? На самом деле, то, что составляет человеческий мир и обозначается словами «лицо», «плоть», «душа», «личность», «красота», «любовь», – это и есть первичная, соразмерная человеку реальность. А реальность, которую мы рассматриваем в микроскоп или телескоп и описываем языком точных наук, вторична по отношению к человеку и его «неточному» языку. Конечно, нас искушает представление о том, что микроскоп знает истину лучше, чем человеческий глаз. Но ведь и микроскоп создан человеком для человеческого глаза, он тоже гуманитарный прибор по своим истокам и параметрам, хотя в нем человеческое и выходит за границы себя, что тоже в высшей степени человечно.

Таков ответ самого языка на вопрос, какая реальность первична: человеческая – или микроскопная, телескопная, орудийная, сотворенная нами самими? Реальность самого человека не исключает других полей восприятия (микро-, мега-), напротив, сама их технически учреждает. Но человеческая реальность остается общим знаменателем всех этих полей, созданных на ее основе и расходящихся в пространства микромира и мегамира. И как бы ни декодировались и ни критиковались расплывчатые понятия «плоть» и «душа» в других дисциплинарных языках, они остаются полнозначными и неделимыми в том первичном языке, на котором выражается наша человечность. Мы так же не можем выйти за реальность этого языка, как не можем сами себя родить. Мы можем творить – но не себя, а лишь из себя, то есть исходя из своей, уже сотворенной, человеческой данности.

Аксиоматика опыта. Возвращение к субъекту как первоначалу.

Все научные исследования объективной реальности в конце концов упираются в самого исследующего субъекта, его оптику, психику, призмы и горизонты восприятия — не в индивида, а в человечество как интегрального субъекта. Об этом предупреждал, опираясь на парадоксы новейшей физики, еще П. Валери в эссе «Наша судьба и литература» (1937):

«— Нужно предвидеть, — говорил я им [физикам], — что в самое ближайшее время вам придется заняться исследованиями чувствительности и органов чувств. Именно здесь кроются ваши главные приборы. Все измерения, которые осуществляете вы, физики, выявляют осязание, зрение, мускульное чувство… Промежуточные посредники бесконечно удаляют вас от крохотного луча, в котором все эти чувства с чем-то соединяются. Вы начали с того, что вообразили себе то, что, как вам кажется, существовало ниже уровня чувств, по образу того, что ими воспринимается; но теперь вы достигли допустимого предела этих образов и аналогий. Нужно вернуться к первоначалу, к этим так малоизученным чувствам, с помощью которых мы познаем окружающее».[11]

Валери по сути говорит об аксиоматике человеческого опыта, которая предшествует всем теоретическим аксиомам. Новая в эпоху Валери квантовая физика, дойдя до пределов в изучении материального микромира, сама потребовала «вернуться к первоначалу» — к наблюдателю, к органам чувств как к главным приборам. И если гуманитарные науки выражают интерес человека к самому себе, то это не знак видового эгоизма или нарциссизма, а единственно надежная предпосылка всех других способов научного познания. Мы такие, какие есть, и такими вынуждены принимать себя на веру. «Я» — это аксиома нашего опыта, которая лежит в основании любых теорем научного знания. Мы даны себе как условие всяких дальнейших экспериментов, которые проводятся человеком на основе данных ему способов восприятия и мышления. Даже если мы глядим в микроскоп или телескоп, мы не можем «выпрыгнуть» из своих зрачков, из своих нервов, из своего мозга. Эта аксиоматика опыта и есть исходный акт любого научного познания: признание себя, познающего, отправной точкой всех дальнейших исследований.

По мысли современного голландского философа и компьютерного инженера Бернардо Каструпа, самая экономная онтология из всех возможных — это идеализм.[12] Материализм, отдающий первенство материи, — это вторичная, искусственная конструкция, не отвечающая принципу экономии (parsimony) мышления, которое всегда и повсюду должно опираться прежде всего на свои собственные данные, на реальность самого сознания. Мы не знаем того, что называем «материей», мы только строим косвенные предположения о некоей субстанции, лежащей в основе наблюдаемого мира; мы напрямую знаем лишь сознание, поскольку оно само знает и объясняет себя. Постулирование материи, внеположной сознанию, в качестве первичной реальности, — это абстракция, выводящая за пределы достоверного опыта. Известно, что Сэмюэл Джонсон в ответ на солипсический аргумент своего старшего современника епископа Беркли о том, что мир — это лишь наши ощущения, с силой ударил ногой о камень — и воскликнул: «Вот как я это опровергаю». Конкретность, твердость, осязаемость, непроницаемость физических объектов — вот причина, по которой большинство людей отвергает идеализм. На это Каструп возражает, что сама осязаемость, непроницаемость и т.д. — это тоже качества нашего опыта, проекция ощущений, которые и знакомят нас с миром. Камень сам по себе, вне наших зрительных и осязательных ощущений,— это пустая абстракция и не имеет никаких качеств.[13]

Итак, сознание, по Каструпу, есть первичная реальность, которая сама объясняет себя. Тем самым, снимается «трудная проблема сознания«, как ее назвал австралийский философ Дэвид Чалмерс (Chalmers), — проблема выведения бесспорного, самоочевидного опыта сознания из материального устройства мозга и всего мироздания. Точнее, эта проблема даже не возникает, поскольку сознание выводится из самого себя, это бытийный примитив, не сводимый ни к чему иному.

Идеалистический монизм Каструпа вызывает у меня сильные возражения, поскольку при устранении проблемы сознания встречно возникает «трудная проблема материи»: как вывести ее существование из первичности ментальных структур? [14] Я исхожу из другого философского принципа, который можно обозначить как «дуомонизм». Бытие, как лента Мёбиуса, постоянно переворачивается с одной стороны на другую: ментальность оборачивается материальностью (мозг), а материальность — ментальностью (сознание). Лента одна, но ее главное свойство — обратимость. Если на одной стороне ленты написать «ментальность», а на другой — «материя», то, двигаясь вдоль одной стороны, приходим к другой. Инверсия лежит в основе универсума как своего рода инверсума. Universum is inversum.

Инверсия — это не редукция к одному, это именно двусторонность, само свойство обратимости как первичное по отношению и к материальному, и к ментальному. Сознание всегда пребывает (находит себя) в мире, в той же степени, в какой мир пребывает (обнаруживает себя) в сознании. Что общего между этими двумя способами бытия, материальным и ментальным? — Предлог «в», указывающий на взаимовключенность сознания и мира: одно в другом. Ср. у Ф. Тютчева: «Всё во мне, и я во всем!» Первично не ментальное или материальное, а сама их способность пребывать друг в друге, обращаться друг в друга. Это не дуализм двух субстанций в декартовском смысле, а монизм обратимости, что эмблематически выражено в самом понятии «универсум», буквально — «единовращение» (от лат. unus, один, и versus, причастие от глагола vertere, вращать/ся). Вращение предполагает наличие по крайней мере двух сторон у того, что вращается.

Реальность как интерсубъективность. От сущностей к существам.

Вопреки тривиальному представлению о торжестве материализма в методологии современной науки, на данном витке ее развития мы находимся скорее на ментальной стороне ленты Мебиуса. Именно сознание все более обнаруживает свойства бытийного примитива. Природа реальности резко меняется с изобретением новых технологий, способных воспроизводить материальные свойства предметов. Раньше реальное отождествлялось с объективным, доступным для наблюдения и для регистрации приборами. Напротив, субъективное, т.е. сознание, воля, чувства, считались скорее ирреальными, относились к сфере воображения. Однако реальность быстрее всего теряет свою опору именно в области объективного. Между реальным предметом и точной его копией, создаваемой нанотехнологиями на атомарном уровне или средствами трехмерной печати, уже нет никакой принципиальной разницы. Подделка материального объекта неотличима от него самого. Симулякр успешно вытесняет любой оригинал, точнее, отменяет сам статус оригинала. Все предметы в принципе виртуально воспроизводимы. Голография создает полную оптическую иллюзию объекта, а нанотехнологии будущего смогут строить из элементарных частиц точные копии любых объектов, воспроизводя их тактильные свойства, запахи и пр.

И тогда именно субъективное оказывается гораздо более надежной опорой реального. Все можно подделать — только не состояние субъекта, его мысль, волю и желание. Безупречно подделанный предмет — это тот же предмет. Подделанная воля – это уже не воля, а отсутствие таковой. Притворнaя любовь – это уже не любовь, а всего лишь притворство. Невозможно подделать веру, страх или радость, поскольку они переживаются субъектом изнутри и их подделка означает их отсутствие.

И чем глубже мы погружаемся в области ментального, тем достовернее реальность и меньше риск ее подделки. Самая затаенная мысль реальнее, чем выразившее ее слово («мысль изреченная есть ложь» — Ф. Тютчев). В самом начале только что вышедшего фильма «Я думаю, как всё закончить» Чарли Кауфмана (2020) звучит такая максима: «Иногда мысль ближе к истине, к реальности, чем действие. Вы можете сказать что угодно, сделать что угодно, но вы не можете подделать мысль».[15] Сила разума и воли становится решающей в формировании реальности: то, чего мы хотим, на чем настаиваем, во что верим. «Я» или «мы» своим сознательным усилием определяем то, чему быть, что войдет в наличный состав бытия. Таков один из главных парадоксов современной «материалистической» цивилизации. Именно благодаря новейшим научным технологиям и искусству «симуляции», значение человеческого и даже сугубо личного не падает, а возрастает. Реальность — не «мир как он есть», не «совокупность материальных явлений», не «объективная реальность, данная нам в ощущениях» — такой материализм все больше воспринимается как философский «отстой». Объективное отступает перед субъективным. Уже не «что», а «кто» лежит в основании вещей, так сказать, вещающих, несущих весть, голос, интенцию субъекта.

Конечно, «бритва Оккама» может вторгаться и в область «кто-онтологии», способствуя солипсизму, отсекая все, что расположено за пределом моего «я» и очерченного им субъективного мира. Однако вернее было бы сказать, что принцип Оккама: «не умножать сущности сверх необходимости» — оказывается неприменимым в кто-онтологии, поскольку речь идет уже вообще не о сущностях, а о существах. Существо — это особая категория бытия, глубоко отличная от сущности, как, впрочем, и от существования, —несводимая к эссенциализму и экзистенциализму. Существо «самосущностно» и уникально, оно само задает формы своего существования. Существо — это самодействующее «некто», бытие которого определяется его собственной волей, интенциями, потребностями, автономными по отношению к среде обитания. Существо — то, что может себя вести, т.е. быть субъектом желания и действия. Возвратное местоимение «себя» появляется в языке как особая логико-грамматическая категория, центральная для кто-онтологии.

Кто-онтология — гораздо менее развитая область философии, чем что-онтология, поэтому, перенося фокус внимания с сущности на существо, приходится заново выстраивать ряд альтернативных понятий.[16] В аксиоматику человеческого опыта входит его соразделенность с другими. Сознание не только всегда о чем-то (интенциональность),но и с кем-то (адресованность), что запечатлено в самой структуре этого понятия — со-знание. Это калька с латинского conscientia, что в буквальном переводе означает «совместное знание» (от глагола «conscire» — знать вместе с другим, «со-знать»). Таким образом, реальность все более определяется не просто субъектно, но интерсубъектно, как диалогическое отношение между существами, точнее, как реальность другого существа — вненаходимая воля и вненаходимое желание. В конце вышеупомянутого фильма «Я думаю, как всё закончить» главный герой принимает Нобелевскую премию за самое фундаментальное свое открытие, которое формулируется так: «Только в таинственных уравнениях любви можно найти какие-либо логические причины». И далее, обращаясь к залу, наполненному всеми персонажами его жизни, памяти и воображения: «Вы — причина того, что я есть. Вы все — мои причины».

Вот это и есть новый критерий реальности — не материальность предмета, а наличие мысли и воли, которая встречает меня извне — другие существа в их обращенности на меня. Моя хотимость, волимость, желанность, любимость – или, напротив, нежеланность, неприемлемость, отверженность. Действительность охватывает бытие всех вещей, поскольку они тоже участники и посредники во взаимодействии сознаний. Именно всемогущество техники, овладевающей материальным миром и свободно строящей его из себя, переносит атрибуты первичной реальности в сферу интерсубъектного опыта.

Опубликовано: Бритва Оккама и аксиоматика человеческого опыта. Проблема сокращения/умножения сущностей в современном контексте. Философский полилог. Журнал международного центра изучения русской философии, СПБ университет. Санкт-Петербург, 2021 (июнь 5), выпуск 2 (8) 129-142.

[1] «Non sunt multiplicanda entia sine necessitate». У самого английского философа и монаха Уильяма Оккама (1285-1347) встречается несколько другая формулировка: «Множество не следует утверждать без необходимости». Нынешняя появилась значительно позднее, в 17 в.

[2] И. Кант. «О регулятивном применении идей чистого разума». https://psylib.ukrweb.net/books/kanti02/txt21.htm Все дальнейшие цитаты из Канта — по этой же публикации.

[3] Эпштейн М.Н. Философия возможного. СПб.: Алетейя (серия «Тела мысли»), 2001, С 126-137. Расширенная версия книги на английском: Mikhail Epstein. A Philosophy of the Possible: Modalities in Thought and Culture. Transl. by Vern W. McGee and Marina Eskina.Boston, Leiden et al: Brill Academic Publishers / Rodopi (Value Inquiry Book Series 333), 2021, pp. 117–129.

[4] Ллойд С. Программируя Вселенную. Квантовый компьютер и будущее науки. Москва: АНФ, 2013, с. 7, 10. Ллойд по сути подтверждает известное суждение Демокрита, что сущность вещи неотделима от самой вещи и производна от тех атомов, из которых она составлена. По Аристотелю, «Демокрит считает природой вечного малые сущности, бесконечные по числу.» https://www.mgl.ru/library/24/Demokrit_Barnes.html

[5] О значении естественного языка и частотного словаря в формировании философских категорий см. «Предлог «в» как понятие. Частотный словарь и философская картина мира». В кн. Эпштейн М. Н. Знак пробела. О будущем гуманитарных наук. М.: Новое литературное обозрение, 2004, С.228-253.

[6] Подробнее см. Личный код. Индивиды и универсалии в гуманитарных науках, в кн. Эпштейн М. Н. От знания — к творчеству. Как гуманитарные науки могут изменять мир. М.- СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2021, С. 429-443. https://imwerden.de/pdf/epstein_ot_znaniya_k_tvorchestvu_2016.pdf

[7]Crick F. Astonishing Hypothesis: The Scientific Search for Soul. – Nеw York: Charles Scribner’s Sons, 1994. – Р. 3.

[8] «Ученый как верующий (Дж. Хорган взял интервью у Фрэнсиса Коллинза)». National Geographic Magazine, February 2009. https://inters.org/Collins-Scientist-Believer

[9] Lisi, Antony Garrett. Emergence, in This Idea Is Brilliant. Lost, Overlooked, and Underappreciated Scientific Concepts Everyone Should Know. Ed. by John Brockman: New York et al. Harper Perennial, 2021. Р. 21–22.

[10] Переход от редукционистского к эмерджентному подходу рассматривается на материале аналитической философии и ее конвертации в философию синтеза в моей статье «От анализа к синтезу. О призвании философии в XXI веке» // Вопросы философии. 2019, № 7. С. 52-63.

[11] Валери Поль. Эстетическая бесконечность. Эссеистика. Пер. с французского М. Таймановой. СПб.: Азбука, 2021, С.263.

[12] Kastrup Bernardo. The Idea of the World: A Multi-Disciplinary Argument for the Mental Nature of Reality. Winchester, UK; Washington, USA: Iff Books, 2021, 312 pp. Далее все ссылки на эту книгу приводятся в тексте статьи.

[13] Kastrup Bernardo, op. cit., p. 131.

[14] См. мою полемику с монизмом Касторпа в статье «Всё – из вращения! Ментальность оборачивается материальностью (мозг), а материальность – ментальностью (сознание)»//Независимая газета (Приложение «Наука»). 2021, 8 октября, С. 9, 12. https://www.ng.ru/science/2019-10-08/9_7696_rotation.html

[15] Это высказывание из одноименного романа канадского писателя Йена Рейда, по которому снят фильм (Iain Reid, I’mThinkingofEndingThings, 2016; буквально — «Я думаю об окончании вещей»). Кстати, это заглавие поддается и метафизической интерпретации: если мысль — единственная реальность, то она кладет конец всем вещам

[16] В частности, понятие «кто» сближает онтологию с теологией, поскольку свойство «быть существом» человек разделяет с Богом. Не случайно, что самая принципиальная критика понятия «сущности» пришла из богословия Григория Паламы, различающего непознаваемую сущность (эссенцию) и проявляемую энергию Бога. Сущность извечно предопределена и самотождественна, а энергия — это спонтанное волеизъявление Бога и проявляется как благодать, а в человеке — как свободная воля принять или отвергнуть эту благодать. Энергийная ветвь современного православного богословия развивается более динамично, чем эссенциалистская, во многом благодаря работам Сергея Хоружего (см., напр., его книгу «Очерки синергийной антропологии». — М.: 2005).

Универсальна ли бритва Оккама?

К сожалению, универсальным этот метод назвать нельзя. Главные недостатки бритвы Оккама

:

• Субъективность мнения
  Встречаются разногласия относительно того, что считать простым, так как это субъективное понятие.
• Простота не всегда тождественна истине
  Зачастую элементарное объяснение или решение задачи является неправильным.

Иногда использование бритвы заводит в тупик

. К примеру, верующие могут апеллировать к понятию бритвы Оккама, чтобы доказать существование бога – потому что проще признать, что он создал окружающий мир, чем думать, будто сложная и упорядоченная Вселенная вокруг нас стала результатом Большого взрыва. Но и атеисты могут сказать, что проще объяснить сотворение мира с помощью законов физики, чем прибегать к использованию еще одной сущности – бога.

Кроме того, бритвой жестко отсекаются любые теории заговора

, поскольку объяснения тех, кто в них верит, как правило, сложны и предполагают наличие большого количества участников.

В 1983 году группой ученых из Оксфорда был разработан язык программирования Occam, названный в честь философского принципа. Его целью было поддержание простоты процесса написания кода.

[править] Ссылки

• Доступное, хоть и притянутое за уши объяснение пытливым умам в форме НФ-рассказа. Присутствуют инопланетяне и вселенский заговор, Старджон умеет.
• Использование бритвы Оккама в полемике с креационистами
• Почему несостоятельна бритва Оккама.

Исторический экскурс

Теория была названа в честь английского философа и францисканского монаха Уильяма Оккама, который жил в XIV веке. Сторонник номинализма не является создателем этого принципа. Но именно он начал часто применять его для оценки происходящих событий.

Однако многие его современники отмечали, что ограничение до самого простого варианта ситуации не всегда является правильным и лучшим решением. Особенно это касалось религиозных изысканий.

Бритва Хэ́нлона

Это ментальная модель, которую можно объяснить так: не приписывать злой умысел тому, что может быть простой человеческой ошибкой.

Например:

• ваш коллега не пришёл на совещание? Возможно это произошло не вам назло, а потому, что он перепутал время;
• официант перепутал ваш заказ? возможно на него только что накричали;
• новый знакомый долго не отвечает на ваше сообщение? Возможно вы просто неправильно указали адрес?

Применение бритвы Хэнлона в повседневной жизни позволяет улучшить межличностные отношения, помогает стать менее осуждающим и повышает рациональность. Используя бритву Хэнлона, человек проявляет больше сочувствия.

Таким образом, ценность бритвы Хэнлона может проявляться в личных и деловых отношениях.

Краткая биография Уильяма Оккама

Философ родился около 1284 года в Оккам (Англия).

Насколько известно, он был совсем молодым, когда вступил во Францисканский орден. Его обучение во францисканском монастыре было сосредоточено на изучении логики, и на протяжении всей жизни его интерес к этому предмету так и не уменьшился.

Монах-францисканец получил степень в богословских исследованиях в Оксфордском университете. Считается, что он baccalaureus formatus, т. е. кандидат в магистры теологии.

Осенью 1324 года он покинул Англию и отправился во Францию (Авиньон), папа Иоанн XXII призвал его к ответу за обвинение в ереси. Оккам не был официально осуждён, но в 1328 году он был отлучён от церкви.

Долгое время считалось, что Окхам умер в монастыре в Мюнхене в 1349 году, во время Чёрной смерти (ещё называется Чёрный мор). Но возможно, он умер там ещё раньше — в 1347.